ИНЯ

Признаюсь, к этой вашей рыбе - узкоплечим подлещикам, колючим окуням, пахнущим тиной карасям и ощерившимися мелкими рядами зубов щурятам я изрядно равнодушен. Ну, правда, ухе они дают мощный аромат и букетный вкус - в соседстве с белобрюхими ельчиками, скромными пескарями и особенно с ершами-сопливцами, королями всякой рыбной юшки. А начнёшь их в чашке или на листике лопуха разбирать - одни кости да плавники.

Добавьте сюда, что в остывающее варево непременно нападает десяток-два комаров, наивно прилетающих на тёплое дыхание кастрюли, мол, это какое-то особенно теплокровное животное, а тучи остальных сгрудятся за спиной и самые смелые уже пикируют на влажную от пота майку, выискивая местечки поуязвимей и с их точки зрения повкусней. И надо исхитряться и отмахиваться от гнусных тварей рукою с кусочком хлеба (обязательно "черняшки" - липкой, словно клейстер, прилипающей к зубам, только и хорошего, что запах), а другой рукой "штормовать" ложку, однако ж всё равно прольёшь очередные несколько капель на привычные, впрочем, к этому делу штаны.

А самое главное: водка (как без водки на рыбалке?) опять окажется "палёной", вот сволочи, эти торгаши, не берегут народ.

Дым от костра ест глаза, не помогает выдвинутая в кукиш рука ("куда фига - туда дым"), кеды в грязи - лазил по прибрежной глине, задница мокрая - пару раз проехался на "пятой точке" по влажному, жирному от травы крутяку, ладно, что в речку не упал. И похоже, что будет дождь - облака на западе темнеют и скручиваются в синюю "наковальню", это значит, что не просто дождь, а гроза, то есть молнии, может быть, град и капли, крупные и тяжёлые, как свинец, исхлещут непутёвые головушки и промочат до дна, потому что мы палатку опять не взяли, дескать, всего одна ночь, прокантуемся под куском полиэтилена…

Однако мы довольны жизнью и по-особенному доброжелательны и предупредительны друг к другу, даже к Искандеру, который сильно нервничал перед отъездом (заждался - старт был отложен часа на три) и был вынужден изрядно "принять", а сейчас еле живой, лыка не вяжет, но ему очень хочется поговорить и особенно попеть и особенно свою любимую: "Купила мама козлика, а козлик без ноги…", - а поёт он громким, страшным басом, никогда не попадая в мелодию. Хотя есть ли мелодия у этой странной песни?

Потом мы будем вспоминать мигом пролетевшие полтора дня и как-нибудь по осени снова зазвонит телефон и один из участников вспомнит про Иню и предложит завершить рыбацкий сезон, который мы сегодня открываем.

Мы расположились лагерем (только можно ли это назвать лагерем - этот беспорядок разбросанных вещей: удочки в чехлах, мешки с сетями, рюкзаки, пакеты с провизией и чем-то булькающим…) на вытянувшейся далеко в длину речной излучине, похожей на петлю, и мы прямо на кончике этой петли. Слева от нас берег крутой и высокий (а за рекой низкий и там небольшая курьюшка - выход из неё мы закроем сеткой), а справа глинистый размыв, подсохший и ставший похожим на степной "такыр", а за ним песчаная коса - песочек жёлтый и красивый.

У нас неплохой запас дров - сушняка, который мы притащили на верёвке, прицепив за машинный фаркоп, из сосновых посадок, что выше по течению. Спилив десяток сухих сосёнок, совершенно сухих, аж звенят, мы вроде как совершили благородное дело - почистили лес "санитарной рубкой", то есть сделали работу лесников и ежели кто из них сюда заглянет, будет чем оправдаться.

Но вряд ли кто заглянет - на ужасной, малопроезжей грунтовке, ведущей в наше заветное (да какое оно "заветное" - оно известно половине Кемерова) место, ни одного машинного следа. Запуганный грозовыми тучами рыбацкий люд боится дождей и слякоти и стремится по шоссейке куда-нибудь в Барачаты насчёт карасей. (Накануне встретил на автовокзале знакомого дедка, который сетовал: "А куда ехать? Токо по караси, хотя я их не ем, не люблю. Ну, а где карась? Токо в барачатских прудах…).

Но мы на Ине и здесь есть в принципе всё: и караси, и вся остальная рыба вплоть до судаков и вовсе не рыбы - имею в виду раков. А когда-то на чистых инских притоках жили харюза и таймени - одна из местных деревенек обязательно Тайменка или Тальменка.

Есть, говорю вам, и сейчас у Ини чистые, прозрачные, с алмазным блеском притоки да и сама она стала заметно чище за последние годы - шахты, сбрасывавшие в Иню выкачанные из-под земли воды, позакрывали в Белове и Кольчугине и скотины, а значит смытого в реку навоза, в колхозах-совхозах, мостящихся вдоль реки, стало меньше, вырезали скот. Только Иня всё равно кажется мутной - это потому, что она течёт, меандрируя, кружась и петляя по древнему своему руслу, вся её долина - глинистые и песчаные наносы. Река их там и сям подмывает, а они окрашивают реку в свой цвет - жёлто-коричневый. Особенно густой он сейчас, когда полая вода ещё толком не спала, течение быстрое и Иня напоминает извилистый канал, прорытый прямо в глине.

Иня - речка моего детства, тут я когда-то, ещё в пионерском лагере, научился плавать, отсюда выудил первую в жизни рыбку. Я её очень люблю.

…Вообще-то рыбалка у нас не заладилась. И вот почему.

Мы заметили сети, поставленные вдоль противоположного берега. Это значит место занято. Поудивлялись, что дорожного следа к нам нет, но потом решили, что сети принадлежат местным рыбакам, из близкой деревни. Поездили по берегу туда-сюда и ничего более подходящего для стоянки не нашли. Ладно, решили, наловим удочкой на уху с десяток рыбёшек и в крайнем случае займём у хозяев сетей чего-нибудь, они наверняка скоро появятся, не неделю ж их сети тут полоскаются, видимо, с вечера поставлены.

Только вот уже солнце на закат пошло, а хозяев нет. Ну, решаем мы, давай-ка сетки тряханём - как-нибудь оправдаемся перед мужиками, у нас водки много, гляди, останется, а местные всё равно рыбу только на водку меняют.

Оказалось, что сети стоят давно. Поплавки кое-где за кусты зацепились, висят в метре над водой. В ячеях полно тухлой рыбы. Особенно жалко было полуметрового язя, набитого икрой, как колбасная кишка фаршем. Видно, непогода спугнула рыбаков. И пьянка - трезвый такого б не сделал, пожалел бы реку и рыбу. Да и сети тоже чего-то стоят.

Теперь они - наш трофей. И ещё несколько свежезапутавшихся в ячеях рыбок: с пяток серебряных подлещиков, столько ж карасей тёмного золота, краснопёрые окуни и ощетинившийся в одноимённое кухонное орудие ёрш-одиночка. На уху хватит.

Готовое варево едим на фоне красного заката - день назавтра обещается быть ясным и жарким. А все тучи за время хлопот куда-то исчезли, значит ночёвка будет нормальной…

Утром, часов в пять, высовываю голову из-под плёнки: по-над травою ровный и тонкий слой тумана - будто масло на хлебе. Река тоже парит, только там туман клубится, как над котлом. А выше голубое небо. И белая краюшка месяца над зубчатой стеной сосновых посадок.

Проснувшиеся птицы гомонят во всю мочь (а соловей так и вовсе не спал). Соколёнок гоняет коршуна, пикируя на него, как лёгкий самолёт-истребитель из кино про Отечественную войну на медлительного "Юнкерса". Ондатра плывёт по реке, то исчезая в тумане, то появляясь в его прогалах. Увидела меня - нырнула, но пройдя несколько метров под водой, снова показалась и ушла на берег - быстро и ловко, раз и нет её, будто почудилась.

Терплю до семи, а потом поднимаю народ наглым пением: "Я рано встаю, я спать не даю - наверное, вечно так будет. Простор - журавлям, пшеница - полям, а песня хорошая - людям".

Под "хорошую песню" люди протирают заспанные глаза и почёсывая искусанные комарами тела, вылезают из спальных мешков. Впереди у нас ещё полный световой день рыбалки. И хоть не люблю я всю эту вашу рыбу, чешуя да кости, без рыбалки - ну, никак нельзя…

2002 год