Родословная.
*
Все что я напишу
здесь, имеет научное название – генеалогические изыскания, хотя возможно они
будут интересны только моим родственникам, детям и надеюсь внукам и правнукам, но
мне почему-то кажется, что это долг каждого перед будущим поколением сохранять
историю своего рода. Так уж получилось, что я обладаю скудной информацией о
своих древних корнях, а очень хотелось бы узнать о далеких предках чуть больше.
Пусть хотя бы мои потомки не будут Иванами родства не помнящими, и осознают
себя веточкой обширного генеалогического древа, у которого в далеком прошлом
существовали корни, давшие многочисленное потомство в виде стволов, стеблей и
листиков. Некоторым из проклюнувшихся однажды на этом древе почек, со временем
суждено было превратиться в заматеревший ствол, со своей обширной порослью,
другим стебелькам не удалось даже обзавестись детками-листиками. Крона нашего
древа постоянно разрастается и уже сложно следить за перипетиями судеб,
расселившихся по всему миру родственников, порою даже не видевших друг друга и
не знающих о своих общих корнях. Настоящее эссе - краткая летопись обычного
крестьянского рода, хотя если вдуматься, то можно представить её маленьким
звеном во всемирной истории.
Cведения о нашей фамилии содержаться в
различных документах, начиная с XVII
века, и восходят из центральных областей России. Фамилия Камышев принадлежит к
древнему типу исконно русских фамилий, образованных от мирского имени
родоначальника. В старину на Руси каждый человек имел два имени. К
имени, полученному ребёнком при крещении, добавлялось второе, называемое
мирским или нецерковным: Солома, Шило, Медведь,
Синица, Окунь, и т.д. Все они не отражали каких-либо качеств их носителя, а
были обычными именами, обособленными от своего первоначального значения.
Наличие второго имени - дань древней славянской традиции двуименности,
требовавший сокрытия основного, главного имени для употребления в быту с целью
защиты человека от “нечисти” и “злых сил”, которые не
должны были узнать его истинного имени. Мирское имя “Камыш” одно из них. Такие
имена существовали на Руси до окончательного их запрещения церковью в конце XVII века, часто даже в документах
выступая в качестве официальных именований. Не удивительно, что фамильное
прозвание потомков часто записывалось не от крестильного, а от более
оригинального и понятного мирского имени родоначальника. Так, например, в
грамоте 1682 года упоминается Ивашко Камышев -драгун. В списках “Русского служилого дворянства второй
половины XVIII века (1764-95
гг.)” записан Иван Камышев. Учитывая тот факт, что уже в начале XVIII века мирские имена фактически вышли
из употребления, можно предполагать, что история родового прозвания
многочисленного семейства Камышевых насчитывает не менее трёх столетий.
Мой дедушка Камышов
Алексей Сергеевич умер в 1961 году, в возрасте около 80 лет, тогда я только
собирался пойти в школу, следовательно, родился он в восьмидесятых годах XIX века. Если судить по месту
рождения моего отца, (село Лозинка, Скопинского
района, Рязанской области), то истоки нашей крестьянской родословной семейства Камышовых надо искать на Рязаньщине.
Еще до Октябрьской Революции мой дед со своим семейством перебрался в Сибирь.
Переселение деда связано, скорее всего, со Столыпинской
реформой, когда крестьянам центральных областей давали землю на периферии
Российской империи. Тогда мой дед с братом Тимофеем покинул родные края, и
обосновались в деревне Плотниково, Кемеровской
области (в то время Томской губернии). Дед Тимофея я совершенно не помню, но
когда я летал в Сибирь на семидесятилетний юбилей брата Сергея, то мне передали
фотографию похорон моего деда. У изголовья гроба запечатлен мальчишка в
затертой шубейке, в котором я узнал себя, а рядом старичок, как мне сказали,
дед Тимофей. Один из его сыновей Степан погиб на фронтах Отечественной войны, а
второй - Михаил одно время жил в городе Белово,
Кемеровской области. В Рязанской области у деда остались братья Иван и Кузьма и сестра Василиса. Моя сестра Евдокия вспоминала, что
еще до войны к деду в разное время приезжали брат Кузьма и племянник Николай с
женой Пашей, но чей он сын она не знает. Один из наших рязанских родственников
Степан Камышов работал начальником Рязанского
железнодорожного вокзала, к нему в гости ездил мой дядя Илья, и по его
сведениям многие “рязанские Камышовы” перебрались в
Москву. Мой брат Сергей в конце восьмидесятых годов ездил в столицу заключать
договора на поставку запасных частей и там встретился с директором, тоже
Камышовым, но тогда они не стали вдаваться в детали своих родословных, просто
посмеялись над совпадением фамилий. Проникнуть в глубины своей родословной я
пытался неоднократно, просматривая генеалогические сайты, как оказалось
довольно распространенной фамилии. Пока я не теряю надежды в будущем с помощью
моих, надеюсь более продвинутых родственников, “удревнить”
наше генеалогическое древо.
Деревня Плотниково
стоит на маленькой речушке Северная Уньга, её
всхолмленный правый берег покрыт лесом, а сглаженный левый почти полностью распахан,
лишь небольшие участки леса оставшиеся по логам, с тех стародавних времен до
сих пор используются под сенокосы. Один из логов, принадлежавших когда-то моему
деду, и сейчас называется Камышовым. Когда в начале XX века в этих местах строили железную
дорогу, то она пролегла в десяти километрах от деревни Плотниково,
потому и железнодорожную станцию тоже назвали Плотниково.
Это до сих пор создает некую путаницу, поскольку поселок, который бурно
разрастался вокруг железнодорожной станции, в то время назывался Горбуновка. Сейчас об этом топониме уже мало кто помнит, и
весь поселок получил название Плотниково. К
железнодорожному поселку примкнули жилые постройки, организованного еще до
войны совхоза “Заря” и его фермы “Ударник”, а уже в семидесятых годах жилищный
комплекс “Юбилейный”. Сейчас железнодорожная ветка разделяет поселок на две
части - современную, застроенную пятиэтажными зданиями и роскошными особняками
и старую - со столетними покосившимися домиками. Сюда после войны перебрался
мой дед и все мои родственники, здесь родились две моих сестры, я и моя дочь
Евгения.
Сохранились два дома моего деда, мне
показывали усадьбу в деревне Плотниково, где дед жил
до войны. Срубленный из массивных бревен, почерневших от времени комплекс с
амбаром, сараем, колодцем и другими хозяйственными пристройками. Второй домик
уже на станции Плотниково, небольшой, но тоже сложен
из крупных бревен. С этой основательностью, возведенных на века строений и
ассоциировала моя детская память образ деда. Я помню его кряжистого, гораздо
крупнее моего отца, с седой нестриженой бородой. Сохранилась семейная
фотография сделанная незадолго перед его смертью, на ней должен быть и я, но
как сейчас помню, что заупрямился и не захотел становиться в ряд со всеми моими
родственниками, просто не понимая, для чего они так торжественно вынарядились. На этой фотографии есть и бабушка Акулина
Афанасьевна, низкорослая худенькая старушка, о которой у меня остались,
нелицеприятные воспоминания, она безуспешно учила меня молиться, но я уже тогда
знал, что Бога нет, пререкался с ней, за что мне часто попадало. Умерла она на
полгода раньше деда. На могильном памятнике сохранилась их ранняя фотография,
на ней круглолицый чернявый битюг с пышными черными усами, в облике которого
трудно отыскать родовые камышовские черты, разве что
изгиб бровей, да трещины, расходящиеся от носа. Рядом узколицая невзрачная
крестьянка с тонкими прямыми губами, передавшая свои черты внукам и правнукам.
У деда была три сына Илья, Михаил, Петр и дочь Пелагия.
Дядя Илюша 1906 года рождения работал железнодорожником, и дослужился до дежурного по станции, что для нашего поселка достаточно высокий пост. В Отечественной войне дядя Илюша не участвовал, но наград у него было не меньше, чем у отца. И сейчас помню красивые массивные серебряные знаки, но были это ордена или ведомственные награды, утверждать не берусь. Своих детей у дяди Илюши не было, но был приемный сын его жены Таисьи, тоже носивший фамилию Камышовых. Звали его Алексей. Я помню в детстве, он приезжал в Плотниково из Майкопа со своим сыном Николаем моим ровесником. В 18 лет Николай утонул, и эта веточка семейства Камышовых обломилась, поскольку больше детей у Алексея не было. Дядя Илюша и его жена Таисия много читали, и у них была хорошая по тем временам библиотека. У них я брал читать романы Виктора Гюго "Собор Парижской богоматери", "Отверженные" и многое другое. После смерти дяди, тетя Таисия уехала к своему сыну, а мне оставила в наследство книги. Но я его не сберег, книги разошлись по друзьям и знакомым, и ничего на память о дяде Ильи у меня не осталось.
Дядя Петя 1916 года
рождения во время войны служил офицером на Дальнем Востоке, и видимо принимал
участие в боевых действиях, поскольку был награжден орденом Красной Звезды, а
после войны был учителем математики в деревне Плотниково.
Перед пенсией его назначали директором школы, сначала в селе Калинкино, в
Тетя Паша 1912 года
рождения была замужем за донским казаком Иваном Побойным.
Дом их стоял на центральной улице, и я часто ходил к ним в гости, и тетя всегда
угощала меня чем-то вкусненьким, а я систематически злоупотреблял этим. В нашей
семье не было верующих, хотя в углу стояла икона, а точнее черная доска, на
которой из всех изображений сохранились только нимбы святых, и бронзовый
складень святого Антипия, который достался мне в
наследство. У дяди Илюши и дяди Пети икон не было, а вот у тети Паши их было
несколько и среди них старинная серебряная панагия. Как мне помнится, у неё был
небольшой овальный оклад, на котором был отчеканен Святой образ. Мне очень
нравилась эта вещичка, она была какая-то теплая, легко ложилась в ладошку, а у
лика просматривались не только глаза, но и реснички. Когда я уезжал по
распределению во Владивосток, тетя Паша была уже очень больна, и я попросил
свою сестру Дусю сохранить фамильные иконы. Года через три я увидел у сестры
большую икону "Иисус в терновом венке", отпечатанную на картоне. А
где панагия? - поинтересовался я. Оказалось, что её забрала богомольная старушка,
которая приходила отпевать мою тетю.
Мои двоюродные братья и сестра по
линии тети Паши – Владимир и Валентина были намного старше меня, и с ними я
почти не общался, а вот младший - Виктор был у меня примером для подражания. Я
был еще дошкольником, когда, вернувшийся из армии Владимир женился, и некоторое
время молодые жили в нашей бане, потом они уехали жить в Ленинск-Кузнецкий.
Знаю, что у них родились двойняшки Олег и Ольга. Валентина (в замужестве Юдина)
вышла замуж за инженера - строителя, который длительное время был директором
совхоза "Заря", т.е. первым лицом нашего поселка. Может поэтому, они
чурались своих многочисленных и бедных родственников, и наши встречи с ними
тоже были не частыми. У Валентины трое детей, старший Сергей, окончил военное
танковое училище, средний Саша, сельхозинститут, но сейчас оба занимаются
коммерцией, а младшая Галя, работает медэкспертом в
родном поселке после окончания ветеринарного института. У Сергея трое детей
двойняшки Марина и Максим и Сергей, у Александра тоже трое - Анатолий, Маша и
Ваня, а у Галины двое - Татьяна и Рома.
Виктор Побойный по меркам поселка
тоже очень удачно женился, он стал зятем директора Плотниковского
пивзавода. Жена его Катерина была скромной красивой и
интеллигентной женщиной, она рано умерла от рака. Я пару раз был у них в гостях
в Кемерово в начале перестройки и помню, с каким энтузиазмом Виктор начинал
свое перспективное дело. Он рассказывал мне многочисленные байки из жизни
нашего семейства, хранил старые фотографии, кстати, у него я позаимствовал фото
моего отца в буденовке, сделанное еще до войны. Умер Виктор в возрасте 59 лет,
у него осталось два сына Константин и Николай.
Мой отец Михаил был средним среди
братьев, родился он 18 ноября 1908 года, на Рязаньщине,
окончил начальную школу и считался человеком образованным, поскольку умел
читать и писать. В Красной Армии он служил с 1932 по 1934 год, а перед войной
работал в Искитимском сельпо (Сельское
потребительское общество) продавцом или как записано в его трудовой книжке
работником прилавка. То, что отец в годы коллективизации служил в армии, спасло
нашего деда от раскулачивания, тем не менее, лошадей и корову у него
экспроприировали. На войну отец ушел в сентябре 1941 года и сражался на
Ленинградском фронте, о боевых действиях он рассказывал мало, только иногда
жаловался на боль в ногах, в которых он носил маленькие осколки. После
контузии, отца перевели заведующим продовольственным складом. В этой должности
в звании сержанта, он и встретил Победу, где-то под Кенигсбергом. Летом 1945
года его перебросили на восточный фронт, воевать с японцами. Он написал письмо
домой, что их эшелон будет проходить через родные сибирские места. Мать ездила
в Ачинск, что бы повидать отца, но эшелон там не остановили. К счастью на
дальневосточный фронт отец тогда не попал, доехал только до Байкала, когда
пришло сообщение о капитуляции Японии. Поздней осенью 1945 он вернулся домой. У
меня хранятся его награды “За боевые заслуги”, и “За оборону Ленинграда”, видел
я среди фамильных документов представление о награждении его орденом “Красной
звезды”, но эту награду он почему-то не получил.
С войны отец привез трофейный
парабеллум, который хранился у нас до середины 50-х годов, но как-то отец
проговорился знакомому о своем оружии, и через пару дней отца арестовали.
Местный милицейский начальник не дал этому делу ход, возможно, просто забрал
трофей себе и отца через неделю отпустили. Десятка два патронов от парабеллума
так и хранились у нас в сундуке. Когда мне было шесть или семь лет, я
потихоньку таскал их оттуда и устраивал для своих друзей экстремальное
развлечение, бросая боеприпасы в костер, где мы пекли картошку.
После войны отец вернулся на прежнюю
работу, но как вспоминала мама, убытков от его торговли было больше, чем его
зарплата. По доброте душевной он часто отпускал сельчанам товары в долг, а
потом сам же за них и рассчитывался. В пятидесятых годах он был переведен
экспедитором в Горбуновское Сельпо. Главный продукт,
который потребляла наша деревня, была водка. Один раз отец брал меня с собой в
Новокузнецк, где на заводе мы получили вагон водки и сопровождали его до нашего
поселка. В основном же его обязанностью было развозить на телеге продуктовые
товары по магазинам со склада. Огромного мерина, которого звали “Золотой”,
параллельно использовали и в нашем домашнем хозяйстве. В конце рабочего дня его
надо было отгонять на совхозную конюшню, что было моей почетной обязанностью. Я
рано научился распрягать и запрягать коня и с удовольствием ездил верхом. Но
потом, как говорили в нашей семье нашего “Золотого сдали на колбасу”, а отца
перевели работать на строительство пивзавода в нашем
поселке. После его пуска в эксплуатацию отец несколько лет до пенсии проработал
там же охранником. На Плотниковском пивзаводе начинал свою трудовую деятельность и я. Следуя по
стопам отца, на последних школьных каникулах я работал извозчиком на стройке,
подвозя на лошадке строителям цемент и прочие стройматериалы. Крестьянский сын,
мой отец был очень далек от техники и еще дальше от музыки, но мечтал, что бы я
стал летчикам или скрипачом. Отец в домашнем хозяйстве не был докой, даже
заколоть свинью, мы приглашали дядю Илюшу.
Однажды, когда я уже учился в институте на зимних каникулах, мы с отцом
решились заколоть поросенка сами. Это был для меня стрессовый и незабываемый случай,
который я часто вспоминаю как забавный анекдот. Отец поинтересовался смогу ли я
это сделать, и я что бы показать свою взрослость кивнул утвердительно,
поскольку много раз видел, как это делают другие. Вначале все шло гладко. Мы
зашли в стайку, отец завалил борова и приподнял его переднюю левую ногу, а я со
всей силы воткнул огромный нож. Крови было не много, наша жертва дернулась пару
раз и замерла. Как все просто, - с гордость подумал я. Мы с трудом вытащили
тушу во двор, где был подготовлен настил и солома, что бы опалить борова, но
неожиданно тот резко вскочил и бросился бежать, а мы через нескольких секунд
оцепенения побежали за ним. На моё счастье никто из соседей не видел эту дикую
сцену, как я с ножом гонюсь за несчастным животным. Отбежав метров тридцать,
боров упал, из его раны хлынула кровь и он замер уже навеки, жестко наказав нас
за своё убийство, потому что нам снова пришлось тащить стокилограммовую тушу к
настилу.
Но вот в чем отцу не было равных, так
это заготовка сена. Он без устали махал своей огромной косой (у нас она
называлась литовкой) с утра до вечера и угнаться за ним было не в силах никому
из родственников. Еще осталась в памяти его доброта, он любил своих детей и в
свободное время, зимними вечерами рассказывал разные истории и сказки, к тому
же он знал на память множество стихотворений и любил декламировать пушкинского
“Утопленника”.
Прибежали в избу дети
Второпях зовут отца
- Тятя, тятя, наши сети
Притащили мертвеца
Я живо представлял себе эти жуткие
картины, каждая строчка стихотворения врезалась в детскую память и сегодня я
знаю его наизусть. Еще папа любил читать газеты, ему как коммунисту (он вступил
в партию на фронте в 1943 году) вменялось в обязанность подписываться на
центральные и областные издания, и он часто пересказывал нам их содержания со
своими комментариями.
Жили мы как все в нашем поселке,
довольно бедно, любая обновка была событием для семьи. Сестра Галина
вспоминает, когда она поступила в педагогический институт, ей надо было купить
зимние пальто. Папа приехал к ней в Кемерово, и они обошли все магазины, но все
пальто стоили гораздо дороже той сумму, которую привез отец. И вот в одном
магазине нашли то, что искали. Папа был рад до слез, что может одеть свою
дочку, хотя пальто Галине ужасно не понравилось, но она не подала вида, ей было
жаль отца. И еще одна особенность нашего семейства, а может примета того
времени до сих пор удивляет меня. В нашем доме часто останавливались разные
люди. Дом наш стоял на Центральной улице недалеко от вокзала, и пустить переночевать
постороннего человека, было в порядке вещей.
Моя мама Плотникова
Мария Романовна родилась 13 апреля 1911 года в деревне Черемичкино,
это километрах в 20 от станции Плотниково. Я только
раз был на родине мамы, когда мне было 5-6 лет, в то время там жила моя сестра
Дуся, и мы у нее гостили. Деревня - это несколько домиков на берегу мелкой реки
с широким плесом. Родителей мамы звали Роман Егорович и Анастасия Егоровна. Они
были чалдонами, так в Сибири называют “коренных” сибиряков, которые заселяли
эти места еще в XVII-XIХ вв. Родились они в одном селе Бурухино (Топкинского района,
Кемеровской области) рано потерли своих родителей, росли сиротами и были очень
бедными. Дед Роман в пятидесятых годах работал на железнодорожном переезде.
Открывал и опускал шлагбаум. Моя сестра Галина вспоминала, что он знал много
сказок и любил рассказывать их маленьким деткам. Умер он, когда мне было два
года. У мамы была сестра тетя Люба, которая жила под Ленинск-Кузнецком
на шахте Полысаевская и брат Дмитрий, жившей неподалеку
на 130 железнодорожном разъезде у него было 10 детей. Из многочисленного
семейства Плотниковых я помню только своего двоюродного брата Юрия Плотникова,
который работал на железной дороге. Можно сказать, что профессия
железнодорожников это семейная специальность, поскольку все старшее поколение
Плотниковых трудились там же. По семейному преданию, маму с отцом познакомил
дядя Илюша, который отыскал сноху среди знакомых ему железнодорожников.
Мама не умела ни читать, ни писать.
При проведении советских акций борьбы с неграмотностью, соседка-школьница
навещала нас, и я помню безуспешные мамины попытки выучить буквы. Мама была
тихой спокойной женщиной, не ругаться, не постоять за себя она не умела.
Терпела пьянки отца, а еще раньше его измены. У неё было восемь детей (два моих
братика умерли в младенчестве). Обремененная детьми, внуками и большим домашним
хозяйством, она безропотно несла свой крест. Её христианская покорность
передалась и детям. Меня до сих пор поражает одна особенность её характера.
Начало каждого большого дела сенокос или уборка картошки в семье носило элемент
торжественности, даже можно сказать праздника. Косцам готовилось сытный
неординарный обед, часто резали курицу, или покупали рыбные консервы, что тоже
было деликатесом на нашем столе. С шутками, подтруниванием над младшими,
соревнованиями, кто быстрее и лучше, протекал этот тяжелый и монотонный
крестьянский труд. Для мамы же такие мероприятия были вроде современных выездов
на пикник, она воспринимала эту работу ни как тяжелую обязанность, а как
приятное завершение еще одного цикла работ - поженание
плодов.
Семья в основном
жила за счет, как тогда называли, подсобного хозяйства, хотя по большому счету
оно оставалось основным. У нас всегда была корова, иногда с телочкой или бычком,
которых сдавали в то же Сельпо, что бы купить одежду. Когда корова телилась, а
это, как правило, было во время разгула сибирских морозов, теленочка заносили в
дом и держали до месяца, пока он не окрепнет. Мне вменялись в обязанности
следить за ним и вовремя подставлять баночку. Родители откармливали одного или
двух поросят, которых забивали к зиме на мясо. Были и овцы, из шерсти которых
мама вязала всем носки и варежки, часть шерсти шла на изготовление валенок. Но
в начале шестидесятых постановлением Н.С. Хрущева поголовье домашних животных в
подсобном хозяйстве было ограничено. Овцы выходили за установленный лимит, и их
необходимо было пустить под нож. Мы скрывали своих овец, не гоняли их в
общественное стадо и одно лето, тогда мне было одиннадцать лет, я пас наших
овечек в лесопосадках, потом мы год прятали их в стайке, и мне приходилось
заготавливать для них свежую траву, но, в конце – концов, правительство своего
добилось, овец пустили на мясо.
Следующим этапом борьбы государства с
мелкособственническими пережитками, осуществлялось под благим лозунгом
сближения города и деревни. В борьбе за чистоту социалистической деревни от
коровьих лепешек было введено в жизнь изощренное постановление. Общественному
стаду было запрещено входить в поселок. Владельцы коров должны были встречать
стадо на околице, там, в чистом поле, их доить и подкармливать. Ранним утром и
вечером, невзирая на погоду, сотни женщин с полными ведрами шли около четырех
километров туда и столько же обратно, что бы напоить своих кормилиц и принести
молоко для своих деток. Каждый день мама проходила эти пятнадцать-двадцать
издевательских километров, но от коровы не отказалась, в отличие от большинства
семей в нашем поселке. После трех лет таких испытаний, поселковое стадо
сократилось втрое, но после отмены этого постановления, коров в поселке не
увеличивалось. А мама держала корову, даже когда мы выросли, правда на наше
место уже подоспели внуки, но никогда она не возмутилась, не запротестовала,
смиренно перенося все жизненные невзгоды. Зимой она тоже вставала первой. За
ночь сибирские морозы выстуживали наш дом, как бы мы его не утепляли, нужно
было растопить печь, приготовить еду, и так всю жизнь без отдыха и ропота. При
всей своей загруженности она редко перекладывала заботы по дому на детей, учеба
в школе стояла на первом месте, может поэтому, почти все мы получили высшее
образование.
После смерти отца, мама прожила
недолго, она плохо видела, ей трудно было ходить. Моя сестра Галина взяла её
жить к себе в благоустроенную квартиру, а наш домик выкупил для своих рабочих пивзавод. Мама после долгой хлопотливой жизни, оказалась не
у дел. Она почти не выходила из своей комнаты. Свою последнюю встречу с ней мы
долго сидели молча, она держала в своих руках мою руку и тихо вздыхала. Руки её
были мягкие полупрозрачные, словно вылеплены из воска. Её очень беспокоило, что
директор пивзавода, забрав дом, полгода не отдает
деньги, и все её разговоры были об этом. Расчет за дом мы получили, когда мамы
уже не стало. Я осознавал, что мы больше не увидимся и то, что был плохим
сыном. После окончание института я распределился на Дальний Восток,
удовлетворять свою страсть к путешествиям, но когда стало трудно, то вернулся
поближе к моим родителям. В Кемерово мне нашлась высокооплачиваемая работа в
солидном тресте, я видел, как довольны родители, но через год я снова
засобирался в дальние страны. Надежды родителей, что их “поскребыш” будет им
опорой в старости, не оправдались.
Свою старшую сестру Евдокию, я до
поступления в институт звал няней. Разница в возрасте у нас была ровно двадцать
лет, и я рос вместе с её сыном Геннадием, который был моложе меня на два года.
Она работала бухгалтером, в Сельпо, а с началом строительства пивзавода главным бухгалтером этого крупнейшего в поселке
предприятия. Личная жизнь её, в отличие от карьеры, не сложилось, муж Брюхов Николай был на восемь старше её, и отменным гуленой,
но ревновал сестру. Семейные ссоры и разборки сопровождались побоями, поисками
топора или ножа, что бы расправиться с “неверной” супругой. Николай не
стеснялся в выражениях ни своих родителей, ни наших, ни детей. Плел всякую
чушь, а на следующий день без всяких извинений садился за стол, плотно
наедался, выловив все мясо из борща, и шел на работу. Через неделю-другую все
повторялось. Он не был говорливым, и с годами я стал понимать, что не отличался
он и умом, тем не менее, он работал снабженцем и заготовителем в разных
предприятиях и всегда имел лишние деньги, которые тратил на себя и любовниц.
Кроме Геннадия, у Дуси родились две дочери Ольга и Светлана. Ольга
воспитывалась родителями Николая, а Светлана с трехмесячного возраста жила у
нас. Через несколько лет можно было наблюдать различие в характере сестер.
Прагматичная Ольга, прекрасно освоилась в жестоком деловом мире, вот только
наследственные гены стали проявляться, с возрастом и она стала злоупотреблять
алкоголем, а выросшая у бабы Маши тихая и спокойная Светлана, во многом
повторяет судьбу своей матери и бабушки.
Не сложившаяся, исковерканная жизнь
устроила Дуси еще одно испытание. В страшной автомобильной катастрофе в
возрасте 30 лет погиб её сын Гена. У Геннадия остался сын, который вырос у бабы
Дуси, поскольку сноха скоро снов вышла замуж. Хотя радовали её и четверо других
внуков Дима и Елена, а так же Сергей и Павел по двое у каждой из дочек. Дуся со
Светланой прилетали во Фрунзе в начале 80 годах, но через неделю Дуся
затосковала по дому и срочно отбыла обратно. В
Мой старший брат Николай родился в
1935 году, и был единственным в семье, кто не получил высшего образование. Я
был свидетелем, как он выговаривал родителям, что не смог продолжить своё
обучение, поскольку на его плечи свалилась забота о младшей поросли семейства
Камышовых. Мать сочувствовала ему, но, а после его ухода вздохнула, что с его успеваемостью
брата все равно ни куда бы не приняли. Обручился он рано, красавица Тоня ждала
его из армии. Николай всю жизнь работал шофером, его грузовая машина часто
стояла у нас во дворе между домом и сараем, на котором было складировано сено.
Однажды я забрался под его машину и под бензобаком развел маленький костер. Это
было очень увлекательное зрелище, из подтекающего бензобака капал бензин и, не
долетая до земли, сгорал в воздухе маленькими фейерверками. Вдоволь
налюбовавшись этим зрелищем, я захотел, что бы и брат разделил мой восторг от
наблюдаемого эффекта. Но Николай повел себя довольно странно, сорвав с себя
куртку, он затушил её мой костер, а меня больно ударил по затылку. Я долго
ревел, и даже не от боли, а от обиды, что брат не оценил красоты открытия.
Тогда я так и не понял весь ужас возможных последствий этой детской шалости, и
почему так всполошились родители, но через сорок лет, когда брата не стало, я
не смог попасть к нему на похороны, в памяти всплыл этот давно забытый случай,
и я осознал, что свой жизнью обязан ему.
В начале шестидесятых Николай с Тоней
отправились на заработки осваивать казахстанскую целину, взяв с собой дочку
Ирину, но через год отец съездил к ним в гости и привез внучку обратно. Ирина
пару лет жила у нас, я занимался её воспитанием, пока не вернулись её родители,
без заработанных денег, но с медалью “За освоение целинных земель”. Николай был
безотказным трудягой, я помню, как он на своей машине развозил картофель с
арендных полей. Копали картошку в основном женщины и дети, а грузить тяжелые
мешки в самосвал доставалось моему брату. Отказать кому-то из односельчан
вывести урожай с поля, значит нанести тяжелую обиду, да и не принято было в
селе отказывать кому либо в помощи. Вот и корячился Николай за себя,
родственников и друзей, иногда за спасибо, а чаще всего сердобольные женщины
совали ему бутылку водки. Такие уж в деревни были правила, давать деньги
считалось неприличным. Почти каждый трудовой день заканчивался традиционным
принятием на грудь, но и субботние и воскресные дни тоже не были исключением.
Тоня была хорошей хозяйкой и часто устраивала домашние застолья. Пьяный брат
тихо засыпал, болел, мучался, но отказать компании, был не в силах. Нельзя
сказать, что бы Николай с Тоней жили дружно, она часто грозилась выгнать его из
дома, ставила в пример семью своей старшей сестры, вышедшей замуж за
интеллигентного инженера, но прощала безобидному и безотказному мужу его
пьянки. Что делать, почти все в деревни имели такую слабость. Умер Николай от
цирроза печени, когда ему исполнилось 64 года.
Его дочь Ира выросла в длинноногую красавицу и умницу. Она получила высшее
образование, и работает в сфере общепита. Несколько лет ходила по морям на
торговом флоте СССР, за границу, а затем снова вернулась в родные края.
Семейная жизнь у нею не заладилась, но у неё растет чудная дочь Татьяна,
скромная задумчивая девочка, пробующая свои силы в поэзии. Кроме Иры у Николая
родились сын Игорь и дочь Оксана, которую в нашем семействе звали Ксюшкой. Игорь во время службы в армии под Ленинградом,
познакомился с милой аборигенкой Любой и в Сибирь не вернулся. Николай очень
переживал, что сын его сбежал из родительского дома, но если бы Игорь
возвратился в поселок, быстрее всего он бы повторил незавидную долю отца. После
IX Всероссийской нумизматической
конференции, которая проходила в 2001 году в Великом Новгороде, я заезжал на
три дня в Санкт-Петербург и жил у Игоря. Там я
познакомился с его дочкой Юлией, милой не по годам развитой и очень симпатичной
дошкольницей. Мы провели чудный день, гуляя по Невской набережной, лазая по
пришвартованному паруснику. Я сделал несколько фото этого, как мне казалось,
счастливого семейства. А в 2003 году, когда я ездил на родину на 70-летний
юбилей Дуси, мне сообщили, что Игорь и Люба расстались.
Ксюша так же воспитывалась в нашем
доме до самой школы, после окончания которой, осталась в поселке. Ксения вышла
замуж за беженца из Чимкента, родила дочь Вику, и сейчас она копия своей мамы -
деревенская тетенька образца шестидесятых годов минувшего столетия.
Средний брат Сергей родился в 1937
году, он очень похож на маму лицом и характером. Когда мне было два года, он
поступил в Новосибирский сельскохозяйственный институт, где учился без
стипендии, без общежития при минимальной финансовой поддержке из дома. Встречались
мы с ним очень редко. Студентом на каникулах он приезжал в Плотниково,
но тогда он общался только с сестрой Галиной. Позже мы с мамой ездили к нему в
колхоз Красная Грива, в
Сестра Галина родилась в 1947 году,
окончила Кемеровский педагогический институт и распределилась в поселок Тисуль, где отработала три года. Я вместе с племянником
Геннадием ездил к ней в гости. Галина возила нас со своими учениками на
экскурсию в Красноярский край. Тогда я впервые посетил город Дивногорск, и заповедник “Столбы”. Потом Галина несколько
лет преподавала математику в ударнинской
школе-восьмилетке, пока директор Заринской средней
школы Михаил Андрианович Аверин не переманил её
работать к себе. Там Галина и учительствовала до самой пенсии, получив
напоследок звание “Отличник народного образования”. С возрастом Галина стала
очень похожа на нашу маму, схожи они и по характеру. Как эстафету она приняла
от мамы нелегкую крестьянскую долю. Со школьных лет она уже наравне с отцом
косила и гребла на сенокосах, доила корову, ухаживала за домашней скотиной, все
жизнь гнула спину на картошке, которую у нас в семье традиционно сажали много.
Часть урожая для себя, часть на корм скотине, а большая часть сдавали в
Потребительские Союзы по копеечным закупочным ценам. Прожить на уважаемую, но
мало оплачиваемую работу сельского учителя довольно сложно, потому наряду с
домашними семейными хлопотами тянула она на своих плечах огромное хозяйство,
перемежая каторжный труд с работой над школьными тетрадками. Галина вышла замуж
за деревенского парня Володю Сидоренко. Наверно сложно найти другую столь же
непохожую по характеру пару. Спокойная, рассудительная и даже флегматичная Галина
и заводной, импульсивный и бесшабашный Владимир. Это несовместимость возможно
повлияла на умственные способности их старшей дочери Натальи. Их сын Ромка -
шустрый мальчишка, вырос в красивого парня, который окончил техникум и
индустриально-педагогический институт, женился и сейчас у него растет
симпатичная приемная дочулька Алина и родной сын Дема копия Романа. Единственная отрада в этой семье это
дети, свои внуки и внучатые племянники им Галина отдает свое душевное тепло,
стараясь научить их всему тому, чему не смогла, а точнее не успела научить
своих детей.
Младшенькая сестричка Раиса на три
года старше меня, с ней мы росли, ругались и мирились, вместе учились в Заринской средней школе и Томском политехническим
институте. В отличие от рослых - Галины и Сергея, Раиска
всегда была маленькой и щуплой, как говорили в нашем семействе, в бабку
Акулину. Еще в детстве Раиска была фантазеркой или
как ласково её называла наша мама “врушей”, это черта приукрашивать
действительность с возрастом у неё не прошла.
Раиску тоже можно считать моей спасительницей. Когда мне
было 10 лет, наше семейство поменяло дом, поскольку наш был построен без
фундамента, и каждую осень его приходилось утеплять, насыпая вокруг стен
земляную завалинку. Новый дом стоял на соседней улице в ложбинке, был чуть
поменьше, и как напрасно надеялись родители, потеплее. Первый раз ночевать в
новом доме мы пошли ранней весной вчетвером: папа, Раиска,
племянник Гена и я. Утром отец, уходя на работу, не стал нас будить, а чтобы
дом не выстудился, он прикрыл печную задвижку, которой в нашем старом доме
никогда не было. Так вот, Раиска первая почуяла
что-то не ладное, проснувшись с головной болью, она, кое-как одевшись, пошла
поплакаться маме, а, уходя не плотно закрыла дверь, это нас и спасло. Я помню,
как мне было плохо, как нас с Геной отпаивали молоком, и как нас ужасно рвало
после отравления угарным газом. Всезнающая соседка сообщила, что если бы мама
прибежала на полчаса позже, то нас бы уже не откачали.
Обучаясь в Томском политехническом
институте, Раиса брала академический отпуск, и работала няней в детском садике,
поскольку ей один год не давали стипендию, а содержать двоих студентов,
родители были не в состоянии. По распределению Раиса попала на Прокопьевский фарфоровый завод, где прошла путь от мастера
до главного технолога. Как и все в семействе Камышовых делала она свою карьеру
потом и нервами, оставаясь человечной со всеми своими подчиненными, да не
выделяла она себя из рабочей среды. Последние годы она стала заложницей завода,
который агонизировал больше десятилетия, а Раиса продолжала трудиться на нем,
не получая зарплаты. На заводе она встретила свою судьбу рабочего Карасева
Александра. Был он мастером на все руки, выполнял на заводе любую работу, но
пожил мало и в 2005 году скоропостижно скончался от рака. У Раисы два сына
Вадим и Михаил. Вадим отслужил в армии, женился и работает водителем БЕЛАЗа на угольном карьере. В 2005 году он получил свою
первую правительственную награду и у него уже растет сын Сергей. Михаил окончил
горный техникум, но работать начал в сфере торговли, и как его тезка дедушка
погряз в растратах. После службы в армии он пошел работать по специальности в
шахту.
Теперь о себе, младшем в семье Михаила Камышова. При моем рождении произошла досадная ошибка. Когда мама показывала меня отцу через окно родильного дома, отец не разглядел моего мужского достоинства и зарегистрировал меня в сельском ЗАГСе как Камышову Александру Михайловну. Когда меня принесли домой, ошибка раскрылась. В свидетельстве о рождении произвели исправления и там появилась дополнительная надпись “Исправленному на Камышев Александр Михайлович – верить” и печать. Родители всегда звали меня только Шурой, так в семье Камышовых появился Камышев. При получении паспорта эта ошибка была увековечена.Детство мое было босоногим в буквальном смысле этого слова. До школы у меня практически не было летней обуви, на осень у меня были резиновые сапожки, а на зиму естественно валенки. Как–то летом я налетел на бутылочное стекло и располосовал свою левую пятку так, что видно была кость. Самым страшным в тот момент мне казалось, что будет ругаться мама и потому, припрыгав домой на одной ноге, пытался скрыть свою травму.Когда мое порез все же обнаружили, то мама, прежде всего, решила промыть мою рану, а поскольку никаких антисептиков под рукой не было, меня и моих сестричек заставили пописать в тазик и в моче отмыли мои грязную ногу и продезинфицировали рану. Пяти сантиметровый лоскут, который держался только за счет кожи, прибинтовали на прежнее место, и через неделю я снова бегал по улице. После этого случая кто–то из соседей подарил мне маленькие лапти, но носить их я стеснялся, и мама заказала для меня тапочки у сапожника, который шил их из кирзовых голенищ, а сестра Дуся принесла мне списанные в Сельпо новые красивые башмачки, поскольку оба они были на левую ногу. Ходить в левом башмачке на правой ноге было невозможно, но мне они очень нравились, и я носил только левый, предохраняя свою пораненную пятку.
Дни рождения у нас
в семье не отмечали, и для меня было очень странным, когда на мое пятилетие
дядя Илюша подарил мне белые носочки. Он одел их на мои грязные ножки, когда я
спал, набегавшись за день. Второй свой подарок ручные часы на день рожденья я
получил от сестры Дуси в год окончания школы. В этом промежутки о моем дне
рождения порой забывали вовсе или вспоминали о нем только тогда, когда он уже
проходил. Все это не потому, что меня не любили, просто дни в нашей семье никто
не считал, и хотя отрывной календарь (его называли численник) у нас висел на
стене постоянно, вот только листочки на нем обрывались крайне нерегулярно.
Как младшему в семье мне многое
прощалось, я рано научился читать, и читал все книги по многочисленным спискам,
рекомендованным для прочтения пионерам, а позже комсомольцам. Учился я средне,
но был активным общественником, в школе возглавлял штаб туризма и участвовал во
всех школьных походах по родному краю и стране. Так в 8 классе я ездил в
Ленинград, а в девятом на Урал, где совершил двухнедельный пеший поход по Ильменскому минералогическому заповеднику. Последняя
поездка и определило выбор мой профессии, я решил стать геологом, хотя в этой
профессии меня привлекала только возможность попутешествовать. За время учебы в
Томском политехническом институте, на геологоразведочном факультете я ездил на
производственную практику на Горный Алтай, в Якутию и Хакасию. А после
окончания института выбрал местом распределения Дальневосточную партию
стройматериалов, в этом же 1975 году я женился.
Моя будущая жена Валентина училась
вместе с моей сестрой Раисой на химико-технологическом факультете, и мы вместе
играли в карты на интерес. Проигравший должен был исполнять различные
поручения, к примеру, высунуться из окна общежития и полаять на прохожих. Этим
наше знакомство и ограничивалось. Однажды староста нашей группы пришел со
свадьбы друга и рассказал, что встретил там девушку с огромными глазами, но так
и не сумел с ней познакомиться. Всю неделю в комнате шли разговоры, как
отыскать эту прекрасную незнакомку. А в конце недели, Валентина напросилась на
танцы в наше общежитие. Когда я привел её в нашу комнату, друг переменился в
лице, и, отведя меня в сторону, шепнул, что это и есть его незнакомка. Началась
здоровая конкуренция, и когда на студенческой дискотеке мы вместе с другом
подошли к Валентине с приглашением на танец, она выбрала меня. Через год мы
поженились. Валентина после окончания института осталась в Томске и ждала,
когда я завершу свое образование, а потом как жена декабриста поехала по моему
распределению на Дальний Восток.
В дальневосточной партии меня приняли
не приветливо, в анкете было указано, что я холост, а я осмелился приехать с
супругой. Работать нас отправили на Камчатку, эти несколько месяцев по силе
впечатлений жизни в экстремальных условиях многократно превосходили невзгоды, переживаемые
героями популярной передачи “Последний герой”. Прошло почти тридцать лет, а я
во всех деталях помню это затянувшееся свадебное путешествие на край света. На
Камчатку мы плыли на теплоходе под названием “Ильич”. Мы купались в бассейне,
ели в ресторане экзотические рыбные блюда, любовались на морские рассветы и
закаты. Жизнь казалась сказкой. Суровая прозаическая реальность ждала нас на
берегу. Камчатский геологоразведочный отряд размещался в небольшом домике,
который одновременно совмещал в себе функции, конторы, общежития для пяти
рабочих, склада и мастерской для ремонта оборудования. В этом же доме поселили
и нас. Присутствие женщины в этом сугубо мужском коллективе, подвигло
обитателей дома к уборке комнаты. Заплеванный и засыпанный окурками пол был
подметен, а на стол постелена свежая газета. Угощали нас красной рыбой -
чавычей нарезанной большими кусками, кроме того, на столе стояла трехлитровая
стеклянная банка с красной икрой. Как выяснилось впоследствии, один из
уволенных рабочих занимался браконьерством, и снабжал своих друзей рыбой. При
всех неудобствах жизни на базе отряда, это общежитие представлялось Хилтоном в
сравнении с жилищными условиями, которые нас ожидали при переезде на Казельский вулкан, где проводилась разведка шлакового месторождения.
Там на
Во Владивостоке мы жили в фанерном
продуваемом коттедже, где не было даже печки, но мы жили уже вдвоем, тогда нам
и шалаш казался раем, однако предстоящее рождение дочери, предполагало
необходимость элементарных условий для её выживания, и мы переехали поближе к
моим родителям. После Владивостока, я устроился работать в трест КузбассТИСИз, а Валентина вместе с родившейся дочкой
Женечкой жила у моих родителей в Плотниково. Затем я
перевез семейство в Кемерово, и мы поселились в крохотной квартирке, куда с
трудом входила только кровать. В сравнении с Камчаткой, условия для жизни были
лучше, но сейчас у нас была дочка, и надо было заботиться о ней.
Первый отпуск мы провели во Фрунзе.
Там в огороде у тещи стояла недостроенная её сыном Александром времянка.
Великодушное предложение Елены Ивановны достроить дом и переселится во Фрунзе,
кардинально переменило мою судьбу. Я стал кыргызстанцем.
Работать я устроился в институт инженерных изысканий КиргизГИИз,
начальником буровой партии, здесь в производственной суете, в постоянных
конфликтах с начальством и подчиненными и в затяжном безденежье бездарно
пролетели 15 лет. Единственной отдушиной, в монотонной жизни было участие в
археологических экспедициях, в который я вначале ездил один, а потом с
подросшей дочкой. Возможно, я так бы всю жизнь и проработал изыскателем, если
бы не начатая Михаилом Горбачевым перестройка. Институт начал массовые
сокращения, я некоторое время поработал освобожденным председателем
профсоюзного комитета, помогая трудоустраиваться своим сотрудникам, а потом
остался без работы и сам. Благо, что перед увольнением я успел получить
трехкомнатную квартиру, это было вторым пунктом программы, что в своей жизни
должен сделать человек. Первое условие - рождение сына, было выполнено в 1986
году.
В начале девяностых годов в период
перестройки наше семейство, как и многие советские служащие, попало в
экстремальные условия. Валентина, проработавшая 18 лет технологом на
машиностроительном заводе имени В.И. Ленина, осталась не у дел. Я хоть и держался
за свой институт, но зарплаты уже не получал. Подступающая нищета стимулировали
умственную деятельность, и я решил заниматься антикварным бизнесом. Благо
кое-какой опыт у меня имелся, к тому времени я уже был председателем Бишкекского клуба коллекционеров и даже членом правления
Всесоюзного общества нумизматов. Первоначально я был монополистом в городе, но
отсутствие свободных денег, не позволило раскрутиться в должном объеме, да и
навыков бизнесмена у меня не когда не было. Так и “кочевал” я со своим маленьким
антикварным отделом из магазина “Академкнига” в
“Одиссей” потом в элитный “Престиж” и, наконец, в подвал на центральной площади
Ала-Тоо. Находясь в центре столицы, я стал свидетелем
всех протестных митингов, и пережил ужасы “народной” революции 2005 года, а по
существу поощряемого мародерства. Бизнес не доставлял мне особого удовольствия,
меня с молодости тянула исследовательская деятельность. Еще во время работы в
своем институте я успел окончить Народный университет журналистики, и печатал
свои нумизматические “открытия” в местной прессе.
Постепенно предпринимательская
деятельность начала приносить небольшой доход, позволявший жене заняться
воспитанием детей, что она делала с большим воодушевлением. Благодарные детки
впитывали знания как губки. После окончания школы с золотой медалью Евгения
поступила на КАФ (Кыргызско-Американский Факультет)
который скоро стал самостоятельным университетом АУЦА (Американским
университетом в Центральной Азии). Через год обучения по программе обмена
студентами она уехала на год продолжать учение в США штат Небраска, а еще через
год по президентской программе “Кадры ХХI века” дочь улетела в Вашингтон учится в Джоржтаунский
университет, который она так же окончила с золотой медалью. Отработав два года
в Кыргызстане, Женя вновь вернулась в Штаты, где вышла замуж за француза Николя
Жака и поселилась в Бостоне. Мы с Валентиной слетали на свадьбу, порадовались
за дочку и смирились с мыслью, что наша взрослая дочка никогда не будет рядом.
Николя с Женей увлеклись горным туризмом и в свободное время путешествуют по
Америки и за её приделами. После окончания магистратуры в Чикагском
университете они перебрались жить в Сан-Франциско. И
наконец – то долгожданная радость 20 апреля
Пашулечка,
Павлик, Паша, Павел Паха, Пахан вырос быстро, как в сказке, взрослея не по
дням, а по часам. Всему он учился рано, ему не было и полутора лет, когда он в
детском садике, на глазах изумленных воспитателей начал читать буквы на
шкафчиках. Мы с ним разучивали стихотворения Александра Пушкина, Алексея
Толстого и других поэтов, но ему, почему-то, нравились страшные стихи, и он с
удовольствием декламировал пушкинского “Утопленника”. Мои усилия привить к нему
страсть коллекционера не увенчались успехом, зато его увлекли шахматы, через
две-три недели после обучения правилам игры, он уже легко одерживал надо мной
победы. Побеждать ему нравилось, а мне постоянно проигрывать не хотелось и
чтобы избавиться от постоянных просьб сыграть с ним, Пашу записали в шахматный
клуб. Через год Паха стал чемпионом республики по шахматам в возрастной группе
до 10 лет, через два года он стал чемпионом в следующей возрастной группе и
выполнил норму кандидата в мастера спорта. На азиатских играх в Иране Павел
выступил неудачно, и это стимулировало его к дальнейшему самосовершенствованию.
Но, внезапно, новая любовь перебила старую - мы приобрели компьютер. Павлик
очень быстро его освоил и добился виртуозности во всех компьютерных играх, но
этого ему оказалось мало, он заболел программированием. Просиживая за
компьютером часами, он придумывал программы для новых игр и постоянно их
усложнял и совершенствовал. Женя серьезно занялась обучением брата английскому
языку. Результаты не заставили себя долго ждать. Женя при переезде в Штаты на
работу разослала по колледжам Пашкины резюме, в которых указывалось, что он
чемпион республики по шахматам и призер СНГовской
математической олимпиады. Несколько колледжей прислали тесты, на которые мы
отвечали всей семьей под строгим контролем Евгении. И чудо произошло, Пашу
приняли в Дирффилдскую академию, а после её успешного
окончания он поступил в Йельский университет. Так ради будущего сына, мы
расстались со своим вторым ребенком. Америка-разлучница оставила нам лишь
радость от редких сообщений по электронной почте об успехах наших деток.
После отъезда детей в доме поселилась пустота. По вечерам освободилось столько
свободного времени, что надо было срочно чем-то заняться, что бы ни сойти с ума
от тоски. Я принял предложения читать лекции в Славянском университете, и
вплотную занялся нумизматикой Кыргызстана. Знакомство с выдающимся нумизматом
доктором исторических наук Кочневым Борисом Дмитриевичем, многое изменило в
моей судьбе, он посоветовал мне от коллекционирования средневековых монет,
которых к тому времени у меня накопилось более трех тысяч перейти к их научному
изучению. Сначала я мечтал только о выпуске нумизматического альбома, но
столкнулся с массой проблем, ни кто не хотел его издавать, поскольку автор не
был признанным специалистом в этой области. Требовалась ученая степень, и я на
старость лет записался в соискатели на защиту кандидатской диссертации. Плотный
график бумажной волокиты, издание книги, подготовка диссертации, сдача
кандидатского минимума (причем английский язык я начал учить с нуля) все
уместилось в два года. В декабре 2002 года я защитил диссертацию на стыке двух
специальностей – “Отечественная история” и “Археология”. В этом же году вышли
моя монография “Раннесредневековый монетный комплекс Семиречья” и альбом
“Нумизматическое наследие Кыргызстана”. Через год в соавторстве с
вице-президентом АН Кыргызстана академиком Владимиром Плоских
вышла книжка-миниатюрка “Валюта Кыргызстана: история и современность”.
Все мои желания и мечты были
выполнены, надо было ставить новые цели, и мои коллеги по Славянскому
университету почему-то решили, что я должен стать доктором исторических наук и
профессором. После моей находки на Иссык-Куле
подземного храма-молельни, получившей название “монастыря армянских братьев”
мой шеф академик Владимир Плоских тожественно объявил, что Камышев выступает
соискателем на докторскую диссертацию. Мне же хотелось испытать себя на новом
поприще, и я написал рассказ “Ваха” о своих
студенческих временах и его напечатали в “Литературном Кыргызстане”, и даже
более того редактор попросили продолжить, в результате появились миниатюрки
“Встречи”, который тоже напечатали и повесть “Перегон”, который почему-то
забраковали. После долгих и мучительных проволочек в конце 2008 года вышло из
печати учебное пособие “Ведение в нумизматику Кыргызстана” - курс лекций,
который я в течении десятилетия читал в Славянском
университете. Книга “Ведомственные награды суверенного Кыргызстана” была
написана мной по просьбе производственника, выпускавшего эти награды, он и стал
соавтором.
Антикварный бизнес не приносил больших
прибылей, но позволял безбедно существовать, не прикладывая для этого больших
усилий. 15 лет работы в этой сфере сделали мне признанным специалистом
антиквариата и нумизматики, тем более что древности мне нравилось всегда. Одно
было плохо, у нас не было своего офиса, а переезды с одной арендуемой площади
на другую не способствовали прогрессу, отнимая от трети до половины наших
доходов. Эту проблему решила наша дочь Евгения, выделив деньги на покупку
двухкомнатной квартиры, которую мы переделали под офис. Все вышло более-менее,
удачно, сразу после нашей покупки и ремонта, цены на недвижимость подскочили до
небес. Полтора года мы бегали с оформлением документов на перепрофилировании
жилого помещения под салон, но результат того стоил. Антикварно-нумизматический
салон “Фельс” получился уютным домашним заведением,
площади его позволяли заниматься своими делами, отвлекаясь временами на общение
с клиентами.
Как-то по случаю, я приобрел металлоискатель, и это увлечение стало со временем
моей страстью. Каждое воскресенье, а иногда и среди недели я с друзьями или
вместе с супругой отправлялся в поля на поиски древних артефактов. Поначалу мне
нужны были новые типы монет, что бы дополнить или уточнить предложенную в
диссертации хронологию выпуска раннесредневекового монетного комплекса, затем
меня заинтересовали все находки, как произведения ювелирного искусства. Потом
поиск стал вестись ради поиска, каждый новый сигнал прибора впрыскивал в кровь
определенную дозу адреналина, даже если находкой становились обломки бытовой
посуды. Мы обследовали почти все городища в Чуйской и Иссык-кульской долинах, каждое новое место давала свой неповторимый
материал, хотя по мере возрастания количества находок стали отмечаться и
повторы. Накопленные сокровища следовало описать, классифицировать и издать. К
сожалению, я не вполне оценил научное значение собранного материала и,
испугавшись гигантского объема предстоящего труда, передал право на публикацию
казахстанским археологам. Прекрасно изданный ими альбом “Художественный металл
с Краснореченского городища” представил мои находки в
прорисовках и фотографиях, но классификация и описание были на самом низком
уровне, и я начинаю подумывать о большой самостоятельной работе.
*
Я просмотрел свою «Родословную» она размещена на сайт два года назад и нуждается в дополнении.
Дочь одарила нас внучкой, и сделала большой шаг по карьерной лестнице, сейчас она директор компьютерной фирмы в Силиконовой долине в Калифорнии. Сына после окончания Йельского университета пригласили работать программистом в Майкрософт в Сиэтл. Я опубликовал в «Литературном Кыргызстане» повесть «Маятник» (Будни Антиквара) и цикл рассказов «Записки Кладоискателя», но главное не в этом. Где бы мы ни находились и чем бы ни занимались, мы навеки связаны с маленькими точками на карте России Черемичкино, Бурухино, Плотниково, и Лозинка, где жили наши родители, деды и далекие прадеды. Возможно, скоро от старинных деревушек не останется и следа, но разбросанные по странам и континентам сотни отпрысков крестьянских родов Камышовых и Плотниковых, разыскивая истоки своей родословной, вновь и вновь будут возвращаться к забытым топонимам…